7.2.34 Угорь.— Anguilla fluviatilis Flem. (рис. 7.131)

Змееобразная рыба, которую простолюдины не хотят даже признавать рыбой, а считают водяной змеей. Тело ее удлиненное, почти цилиндрическое, к хвосту немного сплющенное; голова маленькая, как бы придавленная; рот вооружен мелкими острыми зубами; глаза желтоватые. Тело его на первый взгляд кажется совершенно лишенным чешуи, но если снять с него густой слой слизи, его покрывающей, то оно окажется усаженным мелкими нежными чешуйками, расположенными без всякого порядка и не приходящими большей частью друг с другом в соприкосновение. Что касается до цвета угря, то он очень изменчив и бывает то мутно-зеленый, то иссиня-черный; брюхо, однако, остается постоянно желтовато-белым.

Рыба эта водится у нас преимущественно в реках Балтийского моря и только изредка встречается также на Волге, куда заплывает по соединительным каналам, да в Осетре, притоке Днепра.

Водится угорь в глубоких водах, дно которых покрыто илом или тиной, и избегает по возможности рек и озер с песчаным или каменистым грунтом; особенно же любит ложбины, поросшие камышом и осокой, где по целым дням лежит, свернувшись, как веревка. Для житья своего угорь выкапывает в иле норы, которые бывают большей частью очень обширны и вмещают в себя по нескольку угрей. Норы эти открыты с обеих сторон, так что в случае опасности у одного конца угорь может уйти через другой.

Днем угорь большей частью спит в жилище и покидает его только в самую сильную летнюю жару, причем всплывает на поверхность и, уцепившись за какое-либо водяное растение, лежит неподвижно, как палка. Сонное состояние это бывает так близко к мертвенному, что в это время можно приближаться к нему на самое близкое расстояние, звонить, кричать, и он все-таки не выражает ни малейшего признака движения. Но лишь только наступит ночь, как угорь приходит в движение и, плавая одинаково хорошо как передом, так и задом, движется с удивительной быстротой даже против течения. Когда же воды, где он живет, становятся уже чересчур теплыми или когда количество пищи в них оказывается для него недостаточным, то он ночью же вылезает на сушу и перебирается из них в другие, причем при странствованиях этих не знает себе никакой преграды. Его не могут остановить ни пороги, ни водопады и если даже для продолжения путешествия ему приходится выйти на сушу, то не останавливается и перед этим затруднением.

Угорь может жить некоторое время без воды, что я сам видел неоднократно за границей на базарах, куда угрей приносят просто в корзине с травой или в мокрых мешках за несколько верст от места их ловли.

Угорь, по всей вероятности, живет долго. Демаре приводит пример угря, прожившего в неволе около 37 лет.

Вместе с долговечностью угорь обладает и чрезвычайной живучестью: перерезанный, он не тотчас умирает, но жизнь сохраняется еще долгое время даже в отрезанных кусках, и долго еще пасть отрубленной головы продолжает открываться и закрываться. Как пример необычайной живучести угрей можно привести следующий любопытный рассказ Брема:

«Необыкновенно смешно,— говорит он,— когда пойманной голодной речной выдре бросить в ее таз несколько дюжин маленьких живых угрей. Эта куница вод не успокоится, пока видит вокруг себя хотя что-нибудь живое. Она схватывает одного из угрей, откусывает ему голову, откладывает его в сторону; снова бросается в воду, схватывает другого и его тоже кладет в сторону и, к своему величайшему удивлению, замечает, что мнимо мертвые уже давно проскочили в воду и двигаются в ней, как будто с ними ничего и не было. В досаде на это взбешенное хищное животное наносит второму пленнику несколько ран и бросается в воду, чтобы снова поймать первого; между тем второй тоже ускользает, и это продолжается до тех пор, пока выдра не решается сожрать пару еще двигающихся угрей. У речной выдры дело этим и ограничивается; но у птиц, которые проглатывают свою пищу целиком, оно заходит далее. Там угорь, благодаря строению, гибкости и липкости своего тела, проходит, хотя, понятно, с огромными усилиями, все извилины кишечного канала проглотившей его птицы и, выходя через заднепроходное отверстие последней, быстро кидается в воду или на землю, причем в родной стихии нередко и ускользает от вторичной поимки. Бакланы проглатывают угря иногда таким образом до девяти раз и лишь тогда угорь, утомленный тщетной, усиленной борьбой, умирает в желудке птицы. Более старые бакланы и цапли, знакомые по опыту с живучестью угря, проглатывают его, предварительно лишив его жизни и изорвав его на части. Движение угря во внутренностях животного действует на последнее как слабительное. Цыгане пользуются, как известно, нередко и в настоящее время живучестью угря, пропуская их в кишечный канал продаваемых лошадей, чтобы те от беспокойства, причиняемого движением рыбы во внутренностях, казались бодрее и здоровее, а посему могли бы цениться выше».

Несмотря, однако, на такую живучесть, угорь крайне боязлив и при виде всякого блестящего предмета делает огромный обход, а если погрузить на дно реки белый ствол березы, то, говорят, ни один угорь не отваживается перейти за его черту.

Угорь очень прожорлив и ест без разбору почти все: рыбу, рыбью икру, рубленую печенку, свернувшуюся кровь, сахар, молодые побеги плавучих растений и даже не прочь от падали. Из рыб от него страдают особенно пескари, подкаменщики и вообще рыба, любящие места ближе ко дну, а рослые угри нападают даже на карпов и наносят им часто очень чувствительный вред. При этом угорь обладает громадным аппетитом. Так, Юнг рассказывает, что бывшие у него угри съедали как ни в чем не бывало по 20—30 громадных земляных червей каждый, а Касслер нашел однажды в желудке одного угря до 15 миног. Даже умирая, угорь все еще думает только о еде, и французские рыбаки рассказывают, что разновидность угря, так называемый тупомордый угорь (guiseau), до того жаден, что, даже попав в сети, нападает на пойманную вместе с ним рыбку и продолжает ее пожирать.

Маленькие угри в аквариуме уживаются довольно редко, по крайней мере, из множества маленьких угриков, приобретенных мной в разное время года и содержащихся различными способами, у меня не сохранилось ни одного. Причинами этой смертности, вероятно, служат песчаный грунт аквариума, малая глубина воды, чересчур сильное освещение, а главное, недостаточность питания, так как большие рыбы постоянно съедают то, что предназначается для угрей. А потому если бы поместить их в отдельный аквариум, то, быть может, они бы там и ужились.

Впрочем, откровенно говоря, от маленьких угрей нет ни света, ни радости, потому что они плавают у поверхности, как концы каких-то бечевок, или же лежат, зарывшись по горло в песке, так что наружу торчат одни только головы.

Когда же угорь достигнет известной степени развития, то становится, наоборот, самой живучей рыбой и одним из самых грозных врагов всего мелкого населения аквариума. У одного знакомого любителя угри эти вначале были немного толще спички, да пожалуй, не длиннее ее, а потом в них стало четыре с лишним вершка. Раздувая свои шеи и извиваясь змеей, двигались они по аквариуму, обвивали растения или, подкапываясь под них, вырывали их из земли и немедленно пожирали всякую мелкую рыбку; а чуть на дне накапливалось немного грязи, поднимали такую муть, что аквариум становился похожим на самую грязную лужу.

Прижившись в аквариуме, угорь становится весьма ручным, берет из рук пищу, дозволяет себя трогать и, по словам Плиния, приближается на звук знакомого голоса или даже инструмента, в особенности если производить звук этот регулярно перед каждой кормежкой. Юнг, один из новейших исследователей, говорит, что посаженные им даже в бассейн или прудик угри через год до того приручались, что, проводя большую часть дня на дне, тотчас же поднимались на поверхность, как только приближался кто-либо из кормивших их людей, безбоязненно брали из рук пищу и играли с протянутыми пальцами.

Но особенно любопытна жизнь в аквариуме громадного 2-аршинного угря, прожившего в баке с проточной водой у г. Демаре (как мы уже выше говорили) с лишком 37 лет.

В продолжение первых 25 лет он жил в большом глиняном сосуде, помещавшемся в комнате. Сосуд этот, в котором вода менялась еженедельно, хотя сам по себе и был велик, не давал, однако, возможности угрю протянуться во всю длину, так что он должен был постоянно лежать свернувшись. А потому он был перемещен в большой цинковый бак, вмещавший, по крайней мере, ведер 20 воды, которую меняли каждые 15—20 дней. Однако бак этот служил ему лишь летней резиденцией, а начиная с первых заморозков он снова возвращался в свое прежнее жилище — глиняный сосуд — и оставался в нем до весны.

Длина угря вначале равнялась 1 метру 40 сантиметрам, а объем от 8 до 10 сантиметров, и в продолжение 3-х лет рост его увеличился не более как на одну треть. Пищей ему служило сырое мясо (филе), нарезанное кусочками в виде червячков, которые он подхватывал с удивительной ловкостью и жадностью, пока они плавали в воде, но никогда не ел, если они падали на дно.

Иной пищи, кроме говядины, он не принимал, да и говядина должна была быть непременно самая свежая, а что касается до земляных червей и маленьких рыбок, то хотя он их также не ел, но чрезвычайно любил, когда последние вокруг него плавали, и с величайшим удовольствием преследовал и нападал на них каждый раз, как они только попадали к нему в бак.

Угорь этот ел только летом, начиная с апреля месяца и по октябрь, а зимой упорно отказывался от принятия какой бы то ни было пищи. Но и летом ел очень редко: всего раз в 6—7 дней, причем чувство голода выражал тем, что начинал волноваться в своем бассейне и высовывал голову, когда кто-либо приближался к его жилищу или звал его. Лиц, которые его чаще всего кормили, он как-то признавал. Так, одно время, он появлялся на голос сестры г. Демаре, а потом также появлялся, когда звала его дочь. Сколько до него ни дотрагивались, он никогда никого не укусил, исключая одного случая, когда ему сунули палец прямо в рот.

Так как приходилось вынимать его каждый раз, как чистили его помещение, то он к этому, по-видимому, уже привык и, стараясь остаться в воде, не делал, однако, никаких резких движений, чтобы освободиться. То же самое было и когда его схватывали в воде: он не вырывался из рук, а потихоньку скользил. Часто он оставался совсем без движения, стараясь запрятаться за горшки поставленных в его бак водяных растений, и лежал или вытянувшись во всю длину, или же обвившись вокруг горшков, а плавал только по утрам и по вечерам. Когда же температура становилась выше обыкновенной, то и движения его становились более живы и даже более резки. Время от времени он всплывал также и на поверхность. Но из чувства самосохранения, держался больше на дне, что отчасти было и хорошо, так как, напр., когда раз подстерегала его одна проголодавшаяся кошка, то она не могла поймать его только благодаря одной водной преграде. Тем не менее удар когтем успел ранить угря близ глаза, который покрылся беловатой кожицей, так что с месяц г. Демаре считал его окривевшим. К счастью, однако, опасения его не оправдались, и вскоре зрительный орган, близ которого находилась ранка, совершенно сделался одинаков с неповрежденным.

Около мая месяца угорь становился еще менее подвижным, чем даже зимой; причем два или три раза извергал в это время какие-то мягкие, беловатые массы, вероятно яйца. А затем, наоборот, приходил в такое взволнованное состояние, что несколько раз выскакивал из своего сосуда, так что два раза нашли его даже на песке в аллеях сада. Здесь лежал он совершенно без движения и, по всей вероятности, не замедлил бы умереть, если бы его не успели положить обратно в воду. Кроме этого случая, было с ним еще такого рода приключение. Оставив его однажды среди зимы в слишком холодной кухне, его нашли на другое утро совершенно окоченевшим и покрытым льдом, заковавшим все его помещение. Демаре разогрел оледеневшую воду, подлив немного кипятку; лед растаял, и рыба мало-помалу пришла в движение.

Что же касается до того, могут ли угри в аквариуме размножаться, то хотя угорь Демаре, как мы сейчас видели, и выметал нечто вроде икры, но размножение его здесь невозможно, так как угри и в природе для совершения этого акта требуют соленой воды и потому при наступлении времени нереста уходят обыкновенно в море.

Рис. 7.132: Превращение угря: 1—4 — личинка — лептоцефалус; 5 — молодой угрик.
Здесь они выметывают свою икру, которая, будучи плотнее морской воды, погружается на самые страшные глубины и поднимается оттуда иногда на поверхность лишь после сильных бурь или под влиянием сильного подводного течения. Икринки их имеют около 3 мм. Из них выходят маленькие, имеющие так мало сходства с угрями личинки-рыбы, что их целые столетия принимали за отдельный вид рыб (рис. 7.132) и дали даже научное название Leptocephalus brevirostris.

Открытие это сделано всего несколько лет тому назад итальянским ученым Грасси, которому удалось в аквариуме проследить постепенное развитие этой рыбы-личинки до полного превращения в угря. Вначале личинки эти походят на сплющенных пиявок (рис. 7.132, 1—4) с удлиненной головой и обхватывающим заднюю часть тела. плавником, а затем становятся все тоньше и круглее, пока не превратятся в нитевидного угрика (рис. 7.132, 5). При этом они так бесцветны и прозрачны, что сквозь тело их можно, как сквозь стекло, читать буквы. Вследствие этого в воде их совсем не видно и о присутствии их можно узнать только по их темным глазам. Величина их от 5 до 6 см.

На прохождение полного превращения личинки эти требуют около года, причем получающиеся из них молодые угрики хотя уже и не так бесцветны, как личинки, но тем не менее вначале еще настолько прозрачны, что сквозь наружные их покровы можно ясно различать их мозг, жабры, позвоночник и даже бьющееся сердце.

Достигнув величины 8—11 см, они начинают окрашиваться темнее и плывут тогда целыми стаями в реки, где уже и становятся теми хищными рыбами, какими мы их знаем.

Все развитие их очень интересно проследить в аквариуме, но можно это сделать не иначе, как в морском, и притом чтобы вода содержала не менее 2,5% соли, так как при меньшем ее содержании личинки эти, как говорят, не могут ни развиваться, ни жить.